Проявление «темной материи» О самаркандском эзотерическом сообществе 1980-1990-х
Представителями самаркандского эзотерического круга 1980-1990-х годов были также Андрей Кузнецов (р. 1964), Александр Фроленко (1968-2001), Александр Благонравов (1970-2009), Геннадий Денисов (1971-2010), Дмитрий Костюшкин (р. 1975), другие художники, в том числе и автор этих строк. Публичной кульминацией их совместной деятельности стала выставка NEW NVMBER, состоявшаяся осенью 1990 года в Государственном музее-заповеднике в Самарканде и даже удостоившаяся положительной рецензии в местной прессе.
Тем не менее, несмотря на окказиональные общественные проявления, искусство и философия, создаваемые в этом сообществе, оказались во многих смыслах гиперобъектами, принадлежащими «темной материи», намеренно устраненными из публичного контекста и насыщенными своими внутренними семантическими кодами. Они оказали исключительно сильное, но не регистрируемое при помощи конвенциональных средств мира искусства (выставки, каталоги, публикации, рецензии, финансовые сделки, повторные экспозиции) воздействие на несколько поколений интеллигенции Самарканда и вне него. Однако, с точки зрения внешней культуры, весь этот интенсивный семантический материал оказывается утраченным как метонимически, так и метафорически.
На исходе дня
Разумеется, в существовании утраченных или непонятых художественных произведений нет ничего нового и необычного. Анализируя наследие самаркандского эзотерического сообщества 1980-1990-х, можно проследить, каким образом изменяется каузальность, когда «темная материя» искусства так и не выступает в проявление, когда она переходит в своеобразное сумеречное состояние и когда это проявление имеет место.
То, что и творчество, и философия рассмотренных выше авторов носит отчетливо апокалиптический характер, очевидно, и тому есть несколько причин. Одним из контекстов, отличающих этот комплекс смыслов, является, в частности, крах российско-советского колониального проекта, неотъемлемой частью которого была ориентация на европейскую культуру и философскую традицию. Притом, что постколониальность современной культуры Центральной Азии и, в частности, Узбекистана, является спорным предметом для обсуждения. Определенные культурные явления, выглядевшие укоренившимися в центрально-азиатском обществе, стремительно утратили свою ценность и актуальность без достаточной тому качественной компенсации. Помимо метафорических потерь, разрушению и уничтожению подверглись многочисленные здания, музеи и памятники XIX-XX веков. Хотя проблеме колониальной утраты посвящены такие фильмы, как «Конец эпохи» (М. Вайль, 2000), трилогия «Жить…» (У. Ахмедова, O. Карпов, 2007-2015), публикации в журнале «Восток свыше», интернет-проекты Lenta.ru, Ферганы.Ру, «Письма о Ташкенте», многочисленные страницы в социальных сетях, в целом, общество принимает ее как неизбежность.
Однако было бы упрощением сводить эсхатологичность центрально-азиатского эзотерического искусства лишь к ностальгической реакции «культурного арьергарда» неудавшегося колониального проекта. Иное качество апокалиптической герменевтики можно было бы почерпнуть из экологического критицизма. Его предлагает Тимоти Мортон, определяющий настоящее как эпоху антропоцена, время необратимых изменений в экологии Земли (Геи), вызванных такими созданными человечеством гиперобъектами, как радиация, загрязнение воды и воздуха, глобальное потепление и так далее.
Центральная Азия стала ареной зримого и масштабного экологического бедствия — высыхания в течение жизни одного поколения Аральского моря. Важные выводы по данной теме можно сделать, если сопоставить информацию о ближайших перспективах человечества, сообщаемую Штейнером в начале 1920-х годов в ряде своих лекций о карме материализма и, в особенности, об Апокалипсисе Св. Иоанна, с кризисом последних пятидесяти лет и реакцией на него сегодняшней мировой интеллектуальной элиты. Разумеется, речь здесь идет не о «предсказаниях конца света», а о попытках составить представление о происходящем и о текущих задачах, стоящих, в частности, перед миром искусства.
На основании различных текстов и имеющихся данных можно сделать вывод, что опасности усугубления материализма в тот самый период, когда от людей требовались решительные действия и расширения представлений о сознании и связности мира, человечеству избежать не удалось. По большому счету, ни одна из предложенных за последние 150 лет стратегий не сработала. Левый дискурс выродился в то, чему он пытался противостоять — тоталитаризму и вульгарному политической экономии. Экологический критицизм также не пошел дальше критики политических и экономических решений мировых правительств, и отдельных акций, призванных привлечь внимание публики к проблемам антропоцена. Многочисленные эзотерические движения так и не обрели достаточной глубины и силы, чтобы предложить человечеству нечто большее, чем публикацию гороскопов, совместное скандирование мантр и тренинги по развитию карьеры. Мир искусства, отзывающийся на потребности в деколонизации и наращивании актуальных горизонтальных связей, замкнулся в отношениях любви-ненависти между позерским сектантством современного искусства и самодовольным популизмом искусства коммерческого.
Неудача присутствующих в публичном дискурсе доминантных или альтернативных стратегий, похоже, обусловлена тем, что принимаемая по умолчанию модель одноразового человека ограничивает его сознательную деятельность работой с уже созданными формами. В этих условиях любое, даже самое долгосрочное планирование оказывается ретроспективным, поскольку относится к событиям будущего, как будто они уже произошли в прошлом. Понимание катастрофических последствий философского и нравственного усугубления материалистических тенденций требует выхода представлений уже за границы чувственно наблюдаемого и контакта с «темной материей», со скрытыми силами, созидающими мир, в том числе новый мир искусства.
Думается, что этот выход лежит не в области редукционистского и обскурантистского погружения в бессознательное, как это полагают многие последователи движений new age, а сознательного развития понимания-переживания в зоне ближайшего развития за пределами среднего бодрствующего сознания. По-видимому, искусство может сыграть в этом важную роль, но в текущей реальности можно лишь гипотетически предполагать, какие формы оно может принять, чтобы быть в состоянии выполнять эти функции. В современном одноразовом искусстве присутствуют лишь отдельные намеки на то, каким образом погружение в искусство могло бы способствовать актуализации и оживлению того, что повседневное сознание способно воспринять лишь как абстрактные метафизические представления. Такие художники, как Василий Кандинский, Йозеф Бойс, Аниш Капур, Евгений Спасский, Тони Крэгг, Спенсер Финч в своем творчестве сознательно исходили из более глубокого понимания человека и мира, чем их окружение, но их прозрения часто оставались либо самоустраненными в рамках личного опыта объектного взаимодействия, либо лишь намеками на актуальную метафизику. Но что это за намеки?
Многие современные художники тематизируют углубившееся понимание связей в окружающем мире, но в основном это по-прежнему касается лишь материальных явлений, выступающих как последствия или метафоры скрытой реальности. Определенные перспективы открываются при исследовании различных гиперобъектов, а также маргинальных и фоновых явлений, начиная с глубокого космоса, радиации и физики сверхмалых частиц и заканчивая так называемыми «призрачными голосами» в записанных радиошумах, и преобразованными сверхвысокочастотными или низкочастотными излучениями космических объектов. Очевидно, что одной из наиболее важных задач является стимулирование творческой деятельности людей, не входящих в текущие определения мира искусства, превращение его из мира потребителей в мир созидателей. Возможны и иные, более или менее радикальные футурологические концепции искусства, например, основанные на трансгуманизме, анархо-исламе, неокибернетике, теологии процесса или любой иной теории. Но, судя по тому, что происходит в настоящее время, они так или иначе станут лишь частями процесса «перебирания возможностей» с заранее ретроспективно предсказуемым неудачным исходом. У трехмерного человека, замкнутого в периметре своих пяти чувств и своего бодрствующего сознания, нет и, наверное, не должно быть никакого будущего, а средствами одноразового искусства невозможно надеяться его обрести.
Алексей УЛЬКО.
Начало в № 53, 54
