Абиб Исмаилов: певец Регистана и Зеравшанской долины

Говорить о самаркандском изобразительном искусстве, не упомянув Абиба Исмаилова, сегодня невозможно. Его работы регулярно экспонируются на республиканских и международных выставках, а собственные воспоминания о художниках-современниках становятся важным свидетельством эпохи и частью культурного наследия древнего города.

Есть люди, в чьей судьбе отражена вся история страны, и судьба эта словно огромное живописное полотно, на котором, помимо основной композиции, множество мелких, но важных деталей, характеризующих эпоху. Самаркандский художник Абиб Исмаилов - из числа тех редких людей. Его биография вобрала в себя и горечь изгнания, и радость возвращения к корням, и личные драмы, и тяжелый труд на пути к признанию.

Первые штрихи полотна жизни

Абиб Исмаилов родился в 1939-м, в степном крымском селе Чагылтай (с 1948 года Далекое). Родился под шум прибоя, который мальчишке казался то колыбельной, то - в часы шторма – страшной и тревожной песней стихии. Этот звук моря, его перекаты и соленое дыхание навсегда остались в памяти художника, задав ритм будущей жизни и творчества.

Крестьянская семья Исмаиловых познала все тяготы военного лихолетья. Сначала на фронт (оборонять Перекоп) ушел отец - Исмаил Аджигельдиев, а вскоре последовала депортация крымских татар в Узбекистан. Долгие переезды, болезни, годы нужды и потерь стали суровой школой для мальчика. Но именно эти испытания закалили характер, научили видеть в повседневности скрытую красоту, ценить доброе в людях и открывать в простых вещах высокий смысл.

«Нас во многом спас случай, - вспоминает художник о депортации. - Когда в мае 1944-го в наш дом пришли солдаты и перевернули все вверх дном, один из них - юноша с соломенными волосами - нашел небольшие ценности, оставшиеся после прабабушки - приданое матери. Он мог их забрать, но неожиданно сказал: “Возьмите. Это вам пригодится”. И правда, пригодилось. Особенно в первые дни в Янгикургане, что в Ферганской области, где родители пытались наладить быт. Но младший братишка все же не выжил - умер от недоедания. А я заболел сначала дизентерией, потом малярией. До сих пор помню вкус хинина на языке и желтые пятна на рубашке - следы лекарства, проступавшие через пот…»

И все же в этих суровых обстоятельствах рождалась тяга к чуду. Дядя умел рисовать из цифр портреты: семерка превращалась в шляпу, тройка - в губы, ноль - в глаз. И мальчик вдруг понял: из ничего можно сотворить целый мир. Мир, который будет твоим, даже если у тебя отняли все.

Из Янгикургана семья перебралась в Акташ, в Самаркандскую область, где вода Нарпайского канала разливалась по полям и садам, делая землю благодатной. В этих местах мальчик учился смотреть на мир широко и внимательно: видеть красоту труда, силу природы и в повседневном угадывать вечное и подчас невыразимое.

В школу он пошел поздно - только в одиннадцать лет. Малярия отодвинула этот этап детства. Уговорил его физрук: «Нельзя, чтобы совсем без учебы». И вот он сидел за партой с первашами, сутулясь, делая себя меньше, чем был на самом деле. Но дети его уважали, а учительница Екатерина Ивановна старалась быть деликатной, понимая ситуацию.

Там же, в школьном кабинете биологии, среди чучел птиц, впервые проявилась страсть к рисованию. Он читал брошюры об искусстве и перерисовывал с черно-белых иллюстраций пейзажи Левитана, портреты Крамского, впитывал образы русских классиков, собирал вокруг себя таких же увлеченных ребят. Они сами организовали для себя маленький художественный мир: убирали птиц, ставили натюрморты, рисовали часами. В этом упорстве уже угадывалась будущая судьба.

А жизнь семьи постепенно налаживалась. Появились коровы, отец трудился в пекарне, а потом ушел оттуда и вместе с сыновьями начали помогать сельчанам строить дома из сырцового кирпича.

Эти эпизоды 86-летний живописец вспоминает с теплотой, без горечи и с той благодарной улыбкой за прожитое, какая бывает у мудрых людей. Кажется, что именно они и стали теми мазками, из которых вырастет большое полотно его жизни.

«Схватить» натуру

В 1956 году Абиб Исмаилов впервые отправился в Ташкент - с надеждой, что столица откроет перед ним путь в большой мир искусства. Ведь до этого он участвовал в областных конкурсах по рисунку и даже занимал призовые места. На вступительных экзаменах в Ташкентское художественное училище им. П. Бенькова юношу принимал сам Малик Набиев - Заслуженный деятель искусств Узбекской ССР, художник, чье имя сегодня стоит в ряду признанных мастеров узбекской живописи, автор знаменитого портрета Амира Темура. Казалось, двери уже распахнуты: «Все, пятерка, молодец», - вспоминал Исмаилов. Но вскоре пришла директива из Москвы: отныне в училище можно было поступать только с полным средним образованием. Семилетка больше не считалась.

Так многих ребят, уже прошедших экзамены, отправили домой. Абиб тоже вынужден был вернуться в Акташ, окончить вечернюю школу, получить аттестат и только затем, во второй раз, ехать в Ташкент и заново сдавать экзамен. В 1957 году он поступил окончательно.

Именно тогда его наставником стал легендарный Айзик Гольдрей - ученик профессора Исаака Бродского. В нем удивительным образом сочетались строгость и доброта. Он требовал от студентов предельной дисциплины в рисунке, внимательности к цвету и форме, но умел поддержать словом и советом, открыть в ученике то, чего тот сам в себе не замечал. Для юного Исмаилова эта школа стала настоящим посвящением в профессию.

Учился он также у Николая Шина и Виктора Петрова - мастеров, помогавших понять силу реалистического пейзажа, законы пленэра, умение «схватить» живую натуру. Все это, по сути, было продолжением той первой встречи с чудом в детстве - когда из цифры можно было сотворить портрет, а из пустоты - целый мир.

После окончания в 1962 году училища, которое вполне можно было сравнить тогда с институтом по уровню образования, Абиб Исмаилов вернулся в Самарканд. Первые месяцы он работал сначала в школе №8, потом в женском педучилище, преподавал рисование и черчение, однако очень скоро понял: его дорога лежит дальше, туда, где можно будет не только учить, но и творить самому.

В атмосфере соцреализма

Трудно было попасть в Художественный фонд? Да. Туда принимали только после персональной выставки. И в начале 1963 года молодой Исмаилов выставил свои пленэрные пейзажи, натюрморты и портреты. Помпезного открытия выставки не случилось, но его картины смотрели признанные мастера. Лазарь Агриян - народный художник Узбекской ССР, педагог, воспитавший не одно поколение студентов. Ашраф Разыков - ученик самого Петра Бенькова, великолепный портретист, тонко чувствовавший характер модели. Александр Ермоленко - живописец и график, живший в Узбекистане с конца 1920-х, автор самаркандских пейзажей и жанровых сцен.

Они одобрили живопись молодого художника и приняли Абиба Исмаилова в Худфонд, которым руководил в то время еще один ученик Павла Бенькова - Рашид Темуров. Официально приняли как живописца, а фактически - как оформителя. Именно здесь началась его настоящая школа практики, где требовалось уметь все: от создания плаката до музейного панно, быть графиком и живописцем одновременно.

Создали бригаду оформителей - единственную тогда на всю область с ее строящимися школами, музеями, домами культуры в совхозах и так далее. В нее вошли художники Карзов, Мазуркевич, Тимофеев и Исмаилов. Эта команда задавала тон всему оформительскому делу в регионе, оставив заметный след: сграффито в здании самаркандского аэропорта в зале «Интуриста», а в 1967 году - сграффито с объемными вставками, изображавшее карту Бухары в бухарском аэропорту. Они оформили областной краеведческий музей в Карши, комплекс музея Улугбека, музей каракулеводства в Самарканде, дом-музей писателя Садриддина Айни. Работы следовали одна за другой, образуя целую художественную летопись того времени, дышавшего соцреализмом.

Оформители активно работали с пространством: разрабатывали праздничное убранство улиц к Первомаю, 7 ноября, к 2500-летию Самарканда. Важно было создать «атмосферу торжества» - с яркими транспарантами, световыми установками, флагами, цветочными панно. В оформлении региональных смотров достижений прослеживался синтез графики, архитектуры и дизайна. Оформители стремились сочетать современность с доступностью: макеты, диорамы, витрины должны были быть понятны рабочему и школьнику. Такое искусство формировало общий визуальный код эпохи.

К этому труду Абиб Исмаилов относился серьезно и ответственно. Работа в Худфонде редко обходилась без споров с заказчиками – руководителями парткомитетов и исполкома. Иногда они не понимали элементарной изобразительной логики. «Почему колесо машины больше самой машины? - спрашивали. - Или зачем петух сидит на яйце, если яйцо больше петуха?» - вспоминал художник. В таких случаях приходилось объяснять, что есть перспектива, есть условность художественного образа.

То были особые годы. В 1961-м прошла денежная реформа, в колхозах появились средства на оформление. «Худфонд был материальной базой Союза художников. Я так считал: там производство, здесь творчество», - поясняет Абиб-ака. Эти слова раскрывают атмосферу времени: между творчеством и производством пролегала тонкая граница, и каждый художник находил на ней свое место. Исмаилов же умел держать равновесие - спорить, отстаивать художественную правду и в то же время выполнять заказ, превращая даже утилитарный плакат в живую работу, в которой оставался его почерк.

Он стал первым среди оформителей области, кого приняли в Союз художников Узбекской ССР. Долгие годы его избирали в художественный совет, решавший важнейшие вопросы жизни самаркандских мастеров: под его началом в конце 70-х годов работало более 200 художников. И все же за этой казенной стороной оставался внутренний мир художника - тот самый, что заставлял его выходить в поле с этюдником, писать шумные арыки и каменистые дороги, прозрачно-голубое небо и поседевшие горы. Служба службой, а живопись оставалась делом души.

Главный вдохновитель

- Природа для меня всегда была главной в жизни, - рассказывает А. Исмаилов. - Я в те годы многому научился у Урала Тансыкбаева, хотя никогда не стремился его копировать, подражать ему. Реки, горы, небо, земля… Я по сей день пишу этюды с натуры, а потом приступаю к работе над картиной. И почти ничего не придумываю, меняю иногда ракурс. Сейчас все говорят: экология, экология. Я давно знал, что так будет. И поэтому никогда не уставал писать природу. Она главный мой вдохновитель…

«В 1990-е годы художник все чаще обращается к пейзажу. Обладая свободой мышления, тонким чувством цвета и уверенным владением красочным пятном, Исмаилов открывает для себя архитектурный пейзаж. Он создает эпические полотна, исполненные музыкальности, и по праву может быть назван певцом Регистана. Ассоциация с музыкой возникает благодаря экспрессивности цветовых решений, ритму светлых и темных контрастов, особой пространственной гармонии.

Если прежде его внимание было приковано к просторам долин, то теперь он все чаще обращается к памятникам архитектуры. В таких произведениях, как «Регистан», «Гур-Эмир», «Шахи-Зинда», «Самаркандский мотив», художник снова и снова запечатлевает «вечные мгновения» в жизни города, возвращаясь к одному сюжету много раз. Это не случайность, а результат поисков более точных и новых средств эмоциональной выразительности, стремления углубить содержательность и образность пейзажа. Неожиданность композиционных решений и интенсивность колорита у него всегда сочетаются с высокой простотой и искренностью, за которыми стоят большой опыт, вкус и мастерство истинного живописца», отмечала искусствовед Г. Темурова в предисловии к единственному каталогу художника, изданному по случаю его персональной выставки в Самаркандском государственном институте иностранных языков в 1999 году.

Эта выставка, посвященная 60-летию художника, вызвала широкий интерес у публики и получила высокую оценку специалистов. Искусствовед Третьяковской галереи Наталия Белова так писала о своих впечатлениях:

«Я прилетела на несколько дней в Самарканд из Москвы к другу и посмотрела выставку Абиба Исмаилова, которая поразила меня заключенным в его работах трудолюбием и вызвала небывалый интерес у публики. Думаю, что весьма одаренный художник заслуживает пристального внимания и особого доверия. Вероятно, он сознательно направляет развитие узбекской культуры в направлении ее духовного возвышения. Абиб Исмаилов воспитывает в молодых художниках истинный профессионализм и поддерживает народное творчество. Очевидно, как и я, он тоже считает, что любовь к природе, людям, Родине чужда национальной ограниченности: ибо это чувство вбирает в себя все духовные богатства, созданные другими народами».

Эти слова московского искусствоведа стали важным признанием: они не только подчеркнули высокий профессионализм мастера уже в годы независимости страны, но и засвидетельствовали его особую роль в культурной жизни Самарканда конца XX века.

Любовь к человеку

В личной биографии Абиба Исмаилова немало драматических моментов. Ранняя смерть любимый жены Ремзии. Сын, Раим, ушедший в девятнадцать лет и оставшийся в памяти навсегда мальчиком. Суровые девяностые, когда художники выживали, выходя со своими полотнами на смотровую площадку Регистана, в надежде, что турист купит хоть один пейзаж. Заключали и бартер с кожзаводом, беря, бывало, за картину - куски кожи, из которой потом шили куртки двоим дочкам и внукам.

И все же жизнь продолжалась - не благодаря, а вопреки. Радовали дочери – Ленара и Левиза. Ленара Исмаилова, кстати, пошла по стопам отца и выбрала путь художника-педагога – учит юные души видеть мир и возвращать ему свое чувство о нем.

- Художник должен быть здоровым, чтобы творить, а чтобы жить долго в гармонии с собой и миром, не нужно быть злым, — говорит Исмаилов и, его простая формула, куда мудрее любых академий и ценнее наград, которых у одного из старейших художников республики нет ни одной. Много благодарностей, в том числе от президентов девяти стран, которым дарили его работы, десятки выигранных конкурсов разного масштаба, но вот со званиями и госнаградами как-то не сложилось. Зато есть искренняя любовь зрителя, признание коллег по цеху.

- Я дружу с ним уже много лет, - говорит директор арт-галереи «Айсель» Альфия Валитова. - Это очень внимательный и отзывчивый человек, с которым всегда приятно общаться. Мы нередко встречаемся за чашкой чая: у него всегда найдется что-то вкусное. Восхищаюсь его физической формой - он много ходит пешком, ежедневно проходит не меньше пяти километров, следит за здоровьем и правильно питается. Для нас всех это настоящий пример для подражания. Особое восхищение вызывают его живописные работы - теплые, душевные, наполненные искренней энергией. Это картины, которые хочется иметь дома, впустить в свое пространство, радоваться их палитре и свету. Не каждого художника можно «впустить» в семью, но его работы именно такие — они создают атмосферу уюта и радости. Я счастлива, что картины Абиба Исмаилова украшают наш дом.

На грани реальности и метафоры

Отмечу, что центральное место в искусстве Абиба Исмаилова занимает Самарканд - город, который он пишет и перечитывает, как бесконечную книгу. Здесь архитектура становится живым персонажем: то миражем, то небесным городом, то центром мироздания. Сквозь картины Исмаилова проступает духовный облик Самарканда, его история, его вечное дыхание. Но Самарканд у него - не пустые стены и купола. В них всегда живут люди. Старики, ветераны войны, женщины-ткачихи, рабочие - это не сколько портреты, а подлинная хроника XX века, написанная кистью.

Его стиль - постимпрессионизм с самаркандским акцентом. Широкие, уверенные мазки, вибрация цвета, игра света. В портретах чувствуется академическая школа с точностью формы. Цветовая палитра художника хорошо узнаваема: голубые и бирюзовые оттенки встречаются с фиолетовыми и охристыми тонами. Это сочетание придает картинам праздничность и поэтичность. Композиции у него всегда на грани реальности и метафоры: автобусы у Регистана, семья на крыше под куполами, парящий ансамбль мавзолеев…

Картины Абиба Исмаилова можно читать как летопись Самарканда второй половины XX века и одновременно как поэтический миф о городе. В них документальность соседствует с символическим видением: портреты современников и сцены труда перекликаются с образами города-символа, города-легенды.

Абиб Исмаилов - это художник, для которого картина всегда чуть больше, чем холст. Это свидетельство того, что жизнь, даже изломанная и обожженная историей, все равно держится на любви к природе, к людям, к свету. И если его пейзажи могли бы заговорить, они сказали бы о нем самое простое: он был честен…

Анастасия ПАВЛЕНКО.

Фото А. Павленко, А. Валиевой и из архива А. Исмаилова.